Главная › Новости

Стресс-интервью: Самарская вальдорфская школа – Большая Деревня

Опубликовано: 04.09.2018

Самарская Вальдорфская школа  настолько отличается от остальных учебных заведений, что уже который год яростно обсуждается родителями и общественностью. Собрав всевозможные отзывы, мифы, опасения, острые вопросы и хиты сарафанного радио, «Большая Деревня» встретилась с основателем Самарской вальдорфской школы Сергеем Ивашкиным.

— «Чем принципиально отличается вальдорфская школа от обычной?»

— Концепция обычной школы состоит в изучении основ разнообразных наук. Логика такая: наука — это самое современное, что у нас есть, и если мы хотим создать объективную картину мира, надо учить человека наукам, это пригодится в жизни.

Вальдорфская школа базируется на других принципах. Сознание человека развивается в соответствии с определенными закономерностями, а мы, как учителя, должны дать возможность, среду и условия, чтобы ученик прожил эти эволюционные этапы. Сейчас ребенок родился, а цивилизация уже находится на определенном уровне, и нужно быстренько добраться до текущего момента. Все преподаваемые предметы служат только подспорьем этому процессу. Поэтому, когда спрашивают, какова наша специфика, я отвечаю, что ее нет, а есть реальное общее образование.

— «Что из учения Рудольфа Штайнера реализовано в вашей школе?»

—  Исследования Штайнера  основывались на феноменологическом методе, заключающемся в том, что человек, наблюдая какое-то явление и вдумываясь в него, может открыть, какая идея позади него стоит. Штайнер обладал даром видеть эти идеи и пытался связать с помощью них в систему большинство современных наук. Он создал ряд трудов, в области медицины, педагогики, сельского хозяйства, различных видах искусства, архитектуре.

Когда-то и мы, как вы сейчас, впервые услышали о педагогике Штайнера, безумно заинтересовались и захотели хотя бы что-то из нее воплотить в жизнь. Сейчас у нас есть эвритмия — искусство изъясняться языком тела, танца или музыки, врач, обученный антропософской медицине, основанной на гомеопатии, семинары для учителей и родителей по основам развития человека.

Дмитрий Щербатенко, учитель первого класса

Дети с первого класса вяжут крючком и на спицах, вышивают крестиком, играют на музыкальных инструментах, проходят все виды живописи (мелками, карандашами, а в старших классах даже маслом), скульптуру, вырезают по дереву. У всего этого есть психические, душевные основы — как менялось сознание, так меняются и ремесла.

Еще одна важная вещь для вальдорфской педагогики — некий круг года. Чтобы полноценно прожить его, мы отмечаем с детьми праздники. Например, Рождество — 25 декабря, как начало астрономического года. С этого дня солнце начинает прибывать, день увеличиваться и совпадение с католическим Рождеством здесь вторично.

— «Педагогика Штайнера — коррекционная?»

— Есть два течения в вальдорфской педагогике — лечебная и обычная, их иногда смешивают. У нашей партнерской школы в Штутгарте есть, например, основные классы, а есть вспомогательные, где ведется коррекционное обучение. Последнее время появилась инклюзия, которая практикуется вальдорфом уже лет сто, когда в классе есть пара человек, имеющих реальные ментальные или физические проблемы. Дети должны видеть другой мир. Часто приходят затравленные в других школах, и мы их берем, потому что у нас неагрессивная среда. У всех подростков бывают моменты агрессии, но мы работаем с ними, наши дети насмерть не дерутся за углом. Если мы видим, что особый специалист ребенку не нужен — берем.

—«Были дети, которые сами уходили от вас или их забирали родители?»

— Может и да, но надо напрягаться, чтобы вспомнить о таких случаях. Родители хотят, с одной стороны свободы, а с другой, чтобы ребенок их безоговорочно слушался, хотят общечеловеческого разностороннего развития, и, одновременно, каждый день много домашних заданий для детей, как во всех школах. И говоришь им вроде, ну ребята, ребенок — это не тот безразмерный сосуд, в который засунешь все, что хочешь и сколько хочешь. Такие родители начинают переживать, а вдруг их ребенок что-то не сдаст, хотя мы уже одиннадцать лет все сдаем, и пора уже успокоиться, а они не могут и уводят детей.

Еще, может не повезти с учителем, ведь добровольцев для работы в школе не так уж и много, и иногда мы ищем эту личность, которая сможет провести класс, а иногда берем, что есть. Если — не получилось, извините, везде такое бывает.

— «Не интересуетесь, как ушедшие от вас ребята потом учатся в обычной школе, получается ли?»

— Думаю, что их судьба хорошо складывается: там все просто и одинаково, есть оценки, задания, родителям понятно, что четыре — это хорошо, три — удовлетворительно, два — плохо. А у нас нет балльной системы, родителям тяжело. У нас спрашивают по-другому: а что сегодня было на уроке? И надо дождаться, чтобы ребенок тебе что-то рассказал. Фидбэк, к примеру, когда по-английски ребенок поет — английский выучил, а вот по-немецки ничего дома не говорит — надо идти к учителю узнавать, почему.

— «Кого из выпускников можете сразу вспомнить и кем гордитесь?»

— Чтобы кем-то гордиться, нужно, чтобы человек стал по-настоящему известным, а мне всегда хочется послушать, чем он вообще занимается в жизни, и когда мне это интересно, таким человеком начинаю гордиться внутренне. Наша бывшая ученица, Ольга Пушкина поступила в Кембридж, это слово понятное, галочка стоит. Всегда, когда она приезжает, стараюсь с ней поговорить об этом продвинутом заведении.

Я горжусь своими детьми — сыном и дочерью. Все посторонние мнения и проекции на школу меня не волнуют. Мой собственный сын после вальдорфской школы отучился за границей на скульптора, у него есть свой взгляд на мир, оригинальные мысли и суждения, мне с ним интересно. Мы уговорили сына вернуться в Россию, вообще наши дети, не только собственные, патриотичны и любят свою страну. Правда, для этого приходится их учить разделять Родину и государство. Идея проста — у вас есть круг родных, друзей, знакомых — создавайте вокруг себя мир таким, каким хотели бы видеть. Глубоко уважаемый мною Валерий Бондаренко вместе с Михаилом Купербергом выгородили тридцать лет назад «Ракурс» и продолжают все это время сеять разумное, может, не всегда доброе, но вечное. И мы также выгородили свой кусок, место, в котором можем получить нечто отличное от всего остального. Для этого и возвращайся на Родину, а на Запад отдыхать можно съездить, на «Документу» в Кассель, или на другую выставку, показать свою хорошую работу. Здесь — непочатый край дел, а там все готовилось веками до нас, и сгодится только спокойную старость проживать. Реализовываться надо в России, и в Самаре в частности.

— «Почему школа платная?»

— Во-первых, искусство в том объеме, в котором мы его преподаем, не укладывается в стандарты образования и не финансируется. Государство почему-то считает, что искусство необходимо только с первого по четвертый класс, а все остальное — дополнительные платные образовательные услуги, то есть искусство — дополнение, а вот математика с русским языком и физикой — основное.

Во-вторых, достойная заработная плата учителя должна отличаться от обычной учительской, которая вместе с классными часами и дополнительными занятиями составляет тысяч пятнадцать-шестнадцать — на них сложно прожить взрослому человеку.

И наконец, все инструменты, мастерские, оборудование, что в школе есть — все требует денег. В целом, школа не хуже каких-либо частных, а стоит в три раза меньше.

Несмотря на это, я должен сказать, что Самара — прогрессивный город, если в рамках муниципального образования работает вальдорфская школа, и к ней хорошее отношение со стороны властей.

— «Что нужно, чтобы школа могла получить статус вальдорфской?»

— Вальдорф — это бренд, и когда ты хочешь этот бренд себе в название вставить, должен пригласить тех, кто за него отвечает — представителей официального союза вальдорфских школ в Германии. У нас с ними был контакт в течение нескольких лет, в результате которого заключен контракт на право называться вальдорфской школой. Каждая открывающаяся школа может назвать себя вальдорфской, пожалуйста. Но если в этой школе происходят какие-то глупости, попадающие в газеты, самозванцы будут раскрыты, а просто так ездить отрывать таблички никому не надо. Сейчас вальдорфская система стала модной настолько, что люди готовы платить за это деньги — можно сделать бизнес, особенно на детских садах. Что и произошло в Китае: открыли частный детский сад и собирали деньги. После такого прецедента мировая общественность озаботилась, и мы все вместе — все международные организации, связанные с вальдорфскими школами и детскими садами (я представляю российскую ассоциацию вальдорфских школ в Европейском Совете вальдорфского образования), долго сочиняли, каким критериям должна соответствовать вальдорфская школа. Но, педагогика настолько живое дело, что последнее слово все равно решили оставить за приглашенными экспертами.

— «Расхожим стало мнение, что вальдорфская школа — это секта. Есть, например,  популярный топик  с форума „Самарские родители“». 

— Собирая вместе все, что вы от меня сегодня услышали: школа, в которой есть праздники с христианскими символами, где поют песни, играют на флейтах (в школе с родителями этого, наверное, никто больше не делает), где родители собираются по вечерам мастерить для детей игрушки, проводят рождественские ярмарки, ездят вместе за город, слушают лекции про духовное развитие, особенно питаются — да у них все свое! Когда люди проникаются этими идеями, они немножко фанатеют в прямом смысле слова, и с круглыми глазами начинают говорить, что «по-вальдорфски», а что «не по-вальдорфски». Создает имидж секты публика, похожая на религиозных фанатиков, которые ребенка мясом перестали кормить, а он, бедный, ворует котлету в столовой. Получается, что мы действительно сооружаем свой особенный мир, в котором очень многое продумано и окинуто сознанием, чем и притягиваем к себе это понятие. Проблема секты в том, что в ней человек теряет собственное сознание, а мы, наоборот пытаемся каждого убедить: Проснись! Думай про все! Но большинство из неожиданно прозревших предпочитает схватить основу и допекать потом всю семью, «это не ешь и телевизор не смотри», не сильно задумываясь над смыслом такого отказа. Да, мы действительно говорим всем, что телевизор — это смерть развития ребенка и даже проводили акцию публичного захоронения телевизора во дворе школы. При этом мы зачитали длинный список того, чем можно заняться вместо просмотра телевизора.

У нас есть школьный совет, из родителей — представителей каждого класса, представителя учителей и директора, чтобы распоряжаться школьными деньгами — самоуправление, о котором так много говорили, это сектой уже и близко не пахнет, и более демократично, чем где-либо.

— «Окончив школу и покинув ее идеальные условия, дети получают стресс от столкновения с реальной жизнью».

— Вот совсем недавно было мероприятие в галерее «Виктория», «Арт-Елка», среди участников было человек десять выпускников нашей школы, а среди авторов различных арт-объектов и участников выставок так же трое наших выпускников. Наши ребята часто становятся старостами в вузах, такие примеры есть и в петербургской школе и в нашем госуниверситете. Один из наших первых выпускников работает в Министерстве образования, специализируется на молодежной политике. Есть у нас два брата-выпускника — один офицер пограничник, другой — православный священник.

Каждый наш ученик умеет жить в палатке, пилить, колоть, рубить, плавать на байдарке, ходить в многодневные походы. У детей есть одна проблема, и она в том, что они действительно знают, что такое хорошо, морально, красиво, и им тяжело оттого, что такое редко встречается сейчас. Выходя из школы, они расстраиваются, что кругом не так, как они привыкли, но достаточно легко адаптируются — зачем стенать, надо делать, чтобы было хорошо, а не ныть про это.

— «Факультативные занятия не поощряются, потому что не вписываются в систему преподавания».

Да, не одобряем. Попытаюсь объяснить. Если говорить о нашей концепции развития ребенка, то нужно двигаться вслед за тем, как он развивается. Например, музыкальное произведение сначала пережить внутри себя, услышать и только потом опускать в пальцы. Не нужно немедленно учить ноты, и, как говорит мой приятель бас-гитарист, по картошкам учиться играть. У детей есть темперамент, характер, нужно помогать им с помощью музыкального инструмента. Двигаясь этим путем, мы получим гармоничного человека, а музыка будет его частью. Не стоит отводить ребенка в то место, где его пустят по классам и конкурсам: десятилетнего малыша выведут на сцену танцевать перед огромной публикой, в такой ситуации даже у взрослых руки трясутся. А что происходит с ребенком? Он внутренне сжимается, танцует, а потом ему хлопают и хвалят за это неестественное состояние сжатия. Нужно танцевать дома, для родных, там, где любят. Но родители все равно ведут детей куда хотят, они теперь знают, что нужно в школе отвечать: там учитель хороший, он преподает точно так, как вы рассказываете.

— «Дети поздно учатся читать и поэтому выглядят отстающими по сравнению с ровесниками».

— Когда у ребенка формируется мозг, очень важно, чтобы все, с чем он имеет дело, было истинным, настоящим, он это пережил, и только потом все поднимается в сознание. А если сразу начать с запоминания и заучивания — скучно. Наоборот, когда ребенок писал гусиным пером и чернилами, покатался на лошади, постучал молотком, поплавал в бассейне, походил на лыжах — получил некий жизненный опыт. Чтение жестко закрепощает мышление и абсолютно абстрактно — слово, за которым стоит образ, и когда опыт маленький, образ ничего не скажет, его ещё попросту может и не быть. У человека, рано начавшего читать, полно слов, которые он не понимает, а сознательным чтение станет лет после девяти, когда ребенок жизнь немного увидел. Честно говоря, к девяти годам все дети сами научатся читать, можно даже не думать про то, когда они это сделают. В четвертом классе ученики пишут сочинения и много читают, потому что хотят читать, и чем позже дашь ребенку возможность читать, тем с большим интересом он будет относиться к книгам. Чтение и письмо идут неотрывно, первое, что читают дети — то, что они сами пишут: выучили стихотворение, записали его и потом читают.

— «Отсутствие принуждения к занятиям плохо сказывается на дисциплине в целом».

— Неправда, часть учителей много требуют от детей. Тут большой веер расхождений, во многих классах на двери висят листочки с долгами. Отметок нет до девятого класса, но заданную работу каждый ученик должен сдать: слово «долг» у нас распространено, как в университете. Никто не уйдет от контрольной по математике или физике. Но на занятиях дети много свободнее — они не боятся взрослых, поэтому учителю нужно напрягаться, чтобы быть интересным для детей. Поскольку учит не метод, а личность, а яркие личности не так часты, возникают проблемы с дисциплиной.

— «Учитель имеет огромный авторитет у ребенка и становится со временем ближе, чем родители».

Однажды семейный клуб «Оберег» попросил меня поговорить с отцами, помочь убедить их быть ближе к детям. И я задумался, как можно повернуть взрослых людей, надо ведь из-под них табуреточку выдернуть. Задавал провокационные вопросы: «Как вы думаете, ваши дети — это ваши дети? Сколько тратите времени в неделю на них? Пара часов набежит. Тогда почему вы считаете их своими? Только потому, что когда-то поучаствовали в зачатии?» Получается, что я, как учитель, вижу ребенка восемь часов в день, а родители два часа. Ребенок привязывается к тому, кто рядом с ним находится. А с авторитетом получается так: учитель старается подводить к идеалу, объясняет, что пить и курить — плохо, и, возвращаясь домой, ребенок предъявляет папе, что тот позволяет себе пить и курить, но хочет, чтобы ребенок так не делал. И подспудно родитель обвиняет учителя. А вообще сейчас такая проблема с авторитетами, что надо радоваться, что хоть какой-то авторитет есть. Будешь пользоваться авторитетом у ребенка, если много времени проводишь с ним и умеешь делать то, что он не умеет. Если раньше можно было прикрыться жизненным опытом, то сейчас подростки могут сами погуглить и найти ответ на все вопросы, а некоторые взрослые и этого не умеют.